Родился я в селе Краснянка в доме своего прадеда Калюжного Капитона Тихоновича и прожил в нем три с половиной года.
Мои предки – украинцы, приехавшие в Саратовское Заволжье в первой четверти XIX века из Охтырки и Краснопилья, сел, расположенных недалеко друг от друга и от города Сумы. И до четырех лет я русского языка совсем не знал, в Краснянке почти все жители тогда общались на суржике, особом диалекте украинского языка.
Дом у прадеда был старый, низенький, сложенный из самана – глины, смешанной с соломой и коровьим навозом. Капитон Тихонович построил его собственными руками в 1920 году. Этот дом и небольшой двор были обнесены невысоким деревянным забором, перед двумя маленькими окошками располагался палисадник, в котором все лето цвели мальвы. У входа имелось маленькое и низенькое крылечко, а за входной дверью начинались сени. В сенях не было освещения, и даже днем в них царила зловещая полутьма. Двери в хату находились справа. А двери слева вели в подсобные помещения: погреб, дровяной склад, кладовка.
Сразу за этой дверью стояла старая, и как мне тогда казалось, огромная табуретка. Она была покрыта облупленной серой краской, похожей на шкуру жабы. На той табуретке стоял ручной молочный сепаратор с двумя белыми желобками – отводами, торчащими в противоположные стороны. По одному, большому отводу в ведро сбегал обрат – обезжиренное молоко. По другому, маленькому отводу в кастрюлю струились сливки. Также на табуретке всегда стоял маленький стеклянный граненый стакан, вместимостью в сто миллилитров. Такие стаканчики раньше называли шкаликами. Это был мой персональный шкалик. И всякий раз, когда бабушка Наташа начинала сепарировать молоко, я стремглав бежал в сени, на ощупь находил левую дверь, резко отворял ее, брал с табуретки свой граненый стаканчик, наполнял его вкуснейшими сливками и почти залпом выпивал, задрав голову далеко назад.
— Оцэ маеток! — смеялась бабушка. — Якый швыдкый хлопець ростэ!
Я ставил стакан на место и убегал в палисадник хулиганить. Хулиганство заключалось в разведении костра из сухостоя и порчи огуречных грядок. Прадед следом выходил на крыльцо, цеплял на нос очки с невероятно толстыми линзами и дужками, соединенными резинкой от трусов. Он пытался разглядеть в высокой траве и в полутораметровых мальвах мою отчаянно кудрявую голову.
— А, нэхай бигае, — обреченно махал рукой Капитон Тихонович, в очередной раз потеряв правнука из вида, — Лише б не курыв. И тут же сам закуривал козью ножку, набитую махоркой. Он курил, громко кашляя при этом, и загадочно улыбался. Мой прадед Капитон Тихонович внешне был удивительно похож на знаменитого ирландского писателя Джеймса Джойса. Только он не знал английского языка, никогда не был в Дублине и был моложе автора «Улисса» на пять лет…
В город Ершов, который расположен в самом центре Саратовского Заволжья, мои родители переехали в конце 1967 года. В Ершове я прожил до 1981 года, потом уехал учиться и покорять мир. Вернулся на малую родину в 2000 году.
По европейским меркам Ершов не такой уж и маленький город. В нем проживает около 25 тысяч человек. Из конца в конец проехать – 16 автобусных остановок. Медведи здесь по улицам не разгуливают, но бездомных собак неисчислимое множество. Про повальное увлечение алкоголем и замусоренные улицы промолчу, это само собой разумеется.
Раньше о Ершове в советских газетах с пафосом писали как о городе железнодорожников, мелиораторов и хлеборобов. Как о цветущем оазисе в степи. И я тоже грешил подобной словесной горячностью. Железная дорога осталась, только поезда по ней ходят редко, а билетная касса работает всего пару часов в сутки. От мелиораторов осталось лишь одноименное название поселков. Колхозы и совхозы давно ушли в прошлое, а среди хлеборобов осталось четверо основных, которые владеют почти всей пахотной землей в окрестностях Ершова. У самого богатого из них, Александра Григорьевича Бесшапошникова во владениях более 110 тысяч гектаров.
Безработица в Ершове колоссальная, хотя по официальной статистике она пляшет около 1%. Но почти все рабочие места предоставляет государственный сектор. Это чиновники районной и городской администрации, работники прокуратуры, следственного комитета, суда, полиции, налоговой инспекции, пенсионного фонда, центра занятости и центра социальной защиты населения. Это учителя, врачи, работники культуры. А также электроэнергетики. И, конечно же, торговые работники, которых правильнее было бы отнести к категории бизнеса. Промышленного производства в городе давно нет. Как и в целом в России, за исключением нефти и газа. И мне всегда удивительно слышать заявления наших президентов Медведева и Путина, которые по телевизору чуть ли не ежедневно стращают российский народ очередной волной надвигающегося экономического кризиса. Так и хочется задать им вопрос: «Какой может быть экономический кризис в стране давно лишенной почти всех сфер экономики?»
Безработица – главная причина трудовой миграции и нищеты. Тысячи ершовцев, мужчин и женщин, оставив семьи, подались на заработки в Москву, Санкт – Петербург и другие, более благополучные регионы безмерной России. Заработная плата остальных и пенсии у стариков за редким исключением колеблется в пределах 150 – 250 евро в месяц. Притом, что цены на продовольствие, одежду и прочие товары и услуги соразмерны с общеевропейскими ценами, а то и выше. И праздничных распродаж и скидок у нас не бывает. Основная масса людей, живущих в крайней бедности третий десяток лет, озлоблены жизнью, хмуры и недружелюбны.
Как-то перед самым отъездом в Ирландию я среди бела дня выхожу из продовольственного магазина и закуриваю. Подходят ко мне три молодых джентльмена в драных джинсах и грязных майках, дышат на меня жутким перегаром. Каждый из них на голову выше меня, но вдвое уже в плечах. Самый наглый говорит:
— Дай закурить!
— Не курю,- отвечаю я, дымя сигаретой. — И вам курить не советую.
Кладу свою пятерню на грудь самого наглого джентльмена, слегка надавливаю на нее и говорю также нагло:
— Качай грудь, пацан, она у тебя тоньше фанеры. Хочешь, я ее тебе сейчас кулаком навылет прошибу?
Джентльмены без слов удаляются восвояси.
Это не я такой грубый и злой. Мне сигареты не жалко. Но у нас таков закон жизни. Если бы я дал им закурить, они бы потребовали у меня сумку с продуктами. Отдал бы им сумку, они бы потребовали кошелек. А отдал бы деньги, они бы следом забрали и жизнь. В России нельзя проявлять слабину, заклюют и замордуют. Нельзя быть добрым, захомутают и сядут на шею. Нельзя быть благородным, освистают и засмеют. И как мне однажды заявил Кутан, мой друг, спарринг–партнер и один из знаменитых криминальных авторитетов 90-х годов прошлого столетия, чтобы выжить в России, надо жить по воровскому закону, который гласит: «Не верь, не бойся, не проси». Тем более, да простят меня депутаты Государственной думы Российской Федерации, другие законы в России, что дышло – куда повернешь, туда и вышло…
Как-то в Каване уже затемно ко мне также на выходе из магазина «Vivo» подошли ирландские подростки и попросили закурить. Я сказал им правду, сказал, что недавно бросил курить. Они оказались настоящими джентльменами, вежливо извинились и спокойно ушли. Думаю, у них и в мыслях не возникло снять с меня куртку или распотрошить мой кошелек.
Мне очень нравится вечерний Каван, он даже в будни выглядит как огромный многогранный бриллиант, сверкающий разноцветными электрическими огнями. Встретить на улицах города полицейского – это все равно, что трубочиста на крыше в старой Риге – очевидно, к удаче. И при этом за три месяца я ни разу не слышал по вечерам истошных криков, доносящихся из переулков:
— Караул! Грабят!
Однажды после заката иду я мимо банка. Подходит ко мне ирландец, парень лет двадцати пяти слегка навеселе и предлагает купить у него золотую цепочку. Я, честно говоря, не сразу-то и понял, о чем он ведет речь. Парень какое-то время с почти щенячьей надеждой заглядывал мне в глаза, а потом достал и показал цепочку. Тут-то меня прорвало. Был у меня подобный случай в Саратове в районе автовокзала, когда мне сначала предложили цепочку, а потом ножиком пырнули. Чудом тогда я увернулся. И я выдал ирландцу такой трехэтажный «дифирамб» на русском языке! Меня этим порой незаменимым в России словам научил один старый бич в геологической экспедиции. Отборные слова, внятные.
Ирландец оробел не на шутку.
— Ты русский? — спросил он заплетающимся голосом.
— Русский, — ответил я, резко убавив гнев.
— Извините, извините, — затараторил он и исчез с моих глаз, будто сквозь тротуар провалился.
Я продолжил свой променад. А когда возвращался домой, этот парень вновь повстречался на моем пути. И вновь было открыл рот по поводу золотой цепочки. Но узнал меня, заулыбался и произнес:
— Я теперь знаю, русские не очень любят золото. А как насчет того, чтобы выпить по пинте пива? Я плачу!
Все разговоры об ирландском пьянстве мне, человеку, прожившему в России почти пятьдесят лет, кажутся ужасно преувеличенными. Крепко поддатых мужчин и женщин на улицах Кавана я ни разу не встречал. Да, ходит от одного паба к другому один безволосый ирландец с бумажным кульком в руке. Видел своими глазами, как он иногда губами прикладывается к этому кульку. Его в Каване многие в шутку называют Сайдерменом за пристрастие к легкому яблочному вину. И он – городская достопримечательность. И сколько бы этот ирландец не выпил, витрины магазинов он бейсбольной битой не крушит и из берданки картечью в небо не палит.
Ну, а насчет выпивки, тут вот какая мысль мне в голову неожиданно пришла. Согласно Библии, Иисус Христос свое первое чудо сотворил на третий день свадьбы в Кане Галилейской. Он воду по совету своей матери своей превратил в вино…
Кан и Каван – как это созвучно!
Книги автора можно приобрести в интернет-магазине www.rusekniga.biz в разделе «Юмор»
Блог автора https://www.proza.ru/avtor/vladimir33 (внешняя ссылка) Метки: Владимир Горбань, Как я стал кельтом, Литературный биеннале
Последние публикации в категории
Похожие публикации
